Е.Б. Агошкова, Б.В. Ахлибининский, Вопросы философии. — 1998. — N7. С.170-179
Прошло более полувека системного движения, инициированного Л. фон Берталанфи. За это время идеи системности, понятие системы и даже теории получили всеобщее признание и широкое распространение. Созданы многочисленные системные концепции. И в то же время попытки создать всеми признанную единую системную концепцию оказались неудачными. Крайне трудно связать воедино направления Л. фон Берталанфи, Р. Акофа, А. Раппопорта. В. Н. Садовского, А. И. Уемова, Ю. А. Урманцева, Б. С. Флейшмана, У. Р. Эшби, Л. Заде, М. Месаровича, Дж. Клира и многих других.
Между тем потребность в едином подходе к разнообразным системным исследованиям в современном научном познании не только не исчезает, но, напротив, становится все более актуальной. Тем более, что появилось уже понятие «синергетическая система», и сама синергетика по своему размаху повторяет историю системного движения.
Большинство исследователей интуитивно осознает, что все же существует реальная общность в этом многообразии направлений, которая должна вытекать из единого понимания системы. Однако реальность как раз состоит в том, что единого понимания системы до сих пор не выработано.
Если рассмотреть историю разработки определений понятия «система», можно увидеть, что каждое из них вскрывает все новую сторону из его богатого содержания. При этом выделяются две основные группы определений. Одна тяготеет к философскому осмыслению понятия система: широко признанным здесь является емкое и глубоко философское определение, которое дал В. Н. Садовский в 1974 г. Другая группа определений основывается на практическом использовании системной методологии и тяготеет к выработке общенаучного понятия системы. Она широко представлена в зарубежном системном движении (У. Р. Эшби, Дж. Клир и другие).
В данной работе мы сосредоточим внимание на выработке единого смысла понятия система в науке и философии с позиций его статуса в группе философских категорий и в методологии познания. Мы разделяем тезис К. Хюбнера. что научная рациональность принципиально исторична, и вне анализа меняющихся исторических этапов не может быть понята. Поэтому мы рассмотрим, во-первых, становление понятия система и. во-вторых, будем основываться на всей многоплановости понимания системы, которая вскрыта зарубежными и отечественными исследователями. Подчеркнем, что созданные за 50 лет работы в области системных исследований обладают исключительной познавательной ценностью. Обратим особое внимание на ранние работы 50-60-х годов, где разрабатывалась программа набиравшего силу системного движения. Не имея возможности приводить обширную библиографию, укажем лишь. что работы сотен авторов сформировали современную системную парадигму и использованы в данной работе.
Пристальный анализ показывает, что множество рассматриваемых в системном движении вопросов принадлежит не только науке, типа общей теории систем, но охватывают обширную область научного познания как такового. Системное движение затронуло все аспекты научной деятельности. Именно поэтому и не удавалось до сих пор объединить их в единую концепцию.
Фактически работы в области теоретических основ системных исследований охватывают три проблемы:
Смешение этих трех аспектов подчас создает ощущение противоречивости работ разных авторов. Этим же определяется противоречивость и множественность определений самого понятия «система». Одни авторы разрабатывают его в онтологическом смысле, другие — в гносеологическом, причем в разных аспектах гносеологии, третьи — в методологическом.
Вторая характерная черта системной проблематики состоит в том, что на всем протяжении развития философии и науки в разработке и применении понятия «система» явно выделяются три направления: одно связано с использованием термина «система» и нестрогим его толкованием: другое — с разработкой сущности системной концепции, однако, как правило, без использования этого термина: третье — с попыткой синтеза концепции системности с понятием «система» в его строгом определении.
При этом исторически всегда возникала двойственность толкования в зависимости от того, с онтологических или гносеологических позиций ведется рассмотрение. Поэтому исходным основанием для выработки единой системной концепции, в том числе и понятия «система», является прежде всего разделение всех вопросов в историческом рассмотрении по принципу их принадлежности к онтологическим, гносеологическим и методологическим основаниям. Этот принцип мы положим в основу нашего анализа.
При описании реальности в Древней Греции и фактически до XIX в. в науке не было четкого разделения между самой реальностью и ее идеальным, мысленным, рациональным представлением. Онтологический аспект реальности и гносеологический аспект знания об этой реальности отождествлялись в смысле абсолютного соответствия. Поэтому весьма длительное применение термина «система» имело ярко выраженный онтологический смысл.
Значение древнегреческого слова (система — означает совместно что-то о чем-то) было связано прежде всего с социально-бытовой деятельностью и применялось в значении «устройство, организация, союз, строй и т.п.» Далее этот же термин переносится на естественные объекты. Вселенную, филологические и музыкальные сочетания и т.д.
Важно то, что формирование понятия «система» из термина «система» идет через осознание целостности и расчлененности как естественных, так и искусственных объектов. Это и получило выражение в толковании системы как «целого, составленного из частей».
Именно в этом онтологическом смысле Г. Галилей и И. Ньютон говорят о системе мира. У. Гамильтон — о системе точек и лучей, П. Лаплас — о системе тел. Эта же идея заложена в «Системе природы» П. А. Гольбаха. Фактически не прерываясь, эта линия осознания систем как целостных и одновременно расчлененных фрагментов реального мира идет через Новое время, философию Р. Декарта и Б. Спинозы, французских материалистов, естествознание XIX в.. являясь следствием пространственно-механического видения мира, когда все другие формы реальности (свет, электромагнитные поля) рассматривались лишь как внешнее проявление пространственно-механических свойств этой реальности.
Такой же онтологический оттенок вложил и Л. фон Берталанфи в свое определение системы как комплекса взаимодействующих компонентов.
Фактически данный подход предусматривает некую первичную расчлененность целого, составленного в свою очередь из целостностей, разделенных (пространственно) уже самой природой и находящихся во взаимодействии. В этом же смысле широко используется термин «система» и в наши дни (система многих частиц). Именно за этим пониманием системы закрепился термин «материальная система как целостная совокупность материальных объектов»
Другое ответвление онтологической линии в XX в. привело к использованию термина «система» не для расчлененного целого, но, напротив, для «целостности, определяемой некоторой организующей общностью этого целого». При таком подходе «лошадь есть система», а системные представления ее — «представления системы, модель системы». Ряд авторов идет дальше, полагая, что любой объект принципиально состоит из частей, а тогда термин «система» оказывается применим для любых фрагментов реального мира.
Заметим, что в принципе существуют две ветви онтологического подхода: система как совокупность объектов и система как совокупность свойств. Совокупность свойств также является проявлением онтологии, но по этому пути онтологическая линия понимания системности не пошла вплоть до второй половины XX в.
В целом использование термина «система» в онтологическом аспекте малопродуктивно для дальнейшего изучения объекта. Если относить его к «целостному объекту», то мы ограничиваем всю емкость понятия «система» лишь констатацией определенной природы объекта, которая не влечет за собой непосредственно гносеологических, а тем более методологических установок для исследователя. С такой же продуктивностью можно оставить за ними название «органичные целые», «системные объекты» или просто «сложные объекты».
Если относить термин «система» к целостной совокупности объектов, то познавательная емкость при этом ограничивается лишь констатацией природной расчлененности целого и гносеологические установки на этом заканчиваются. Так, определение объекта как «система трех тел» на протяжении веков не могло приоткрыть методологические приемы его изучения.
Онтологическая линия связала понимание системы с понятием «вещь», будь то «вещь органичная», либо «вещь, составленная из вещей». Главным недостатком в онтологической линии понимания системы является отождествление понятия «система» с объектом или просто с фрагментом действительности. На самом деле использование термина «система» применительно к материальному объекту некорректно, здесь он может выступать только как метафора. Всякий фрагмент действительности имеет бесконечное число проявлений, его познание распадается на множество сторон. Поэтому даже для природно расчлененного объекта мы можем дать только общее указание на факт наличия взаимодействий, без их конкретизации, так как не выделено, какие свойства объекта участвуют во взаимодействиях.
Онтологическое понимание системы как объекта не разворачивает познавательной процедуры, не дает методологической программы. Поэтому поиск единого понимания системы исключительно на этом направлении — путь тупиковый.
Гносеологическая линия имеет своим истоком древнегреческую философию и науку и развивается, не прерываясь, в русле развития самого научного знания. Анализ показывает, что направление дало две ветви в разработке понимания системы. Одна из них связана с трактовкой системности самого знания, сначала философского, затем научного. Другая ветвь никогда не интерпретировалась как разработка понятия «система» и даже не использовала его, но фактически разрабатывала его глубинную сущность. Эта ветвь была связана с разработкой понятий «закон» и «закономерность» как ядра научного знания. Мы проследим каждую из этих ветвей.
Принципы системности знания разрабатывались еще в древнегреческой философии и науке. По сути, уже Евклид строил свою геометрию как систему, и именно такое изложение ей придал Платон. Однако применительно к знанию термин «система» античной философией и наукой не использовался.
По мнению А.П. Огурцова, осмысление понятия «система» через системность знания начинается с Нового времени. Хотя термин «система» уже в 1600 г. вошел в название книги Б. Кеккермана «Система логики», ни Р. Декарт, разрабатывая вопросы научного метода фактически как вопросы системности знания, ни позднее Б. Спиноза, для которого аксиометрический метод был инструментом построения его философской системы, не использовали его.
Серьезная разработка проблемы системности знания с осмыслением понятия «система» начинается лишь с XVIII в. При этом представители эмпирического и рационалистического направлений в теории познания заняли противоположные позиции по вопросу о том, системна ли наука. Характерно, что наиболее яркие их представители (Э.Б. Кондильяк и И.Г. Ламберт) решали эту проблему с позиций рассмотрения «систем вообще». Для понимания современной системной парадигмы важно, что дискуссии того времени высветили три важнейших требования к системности знания, а значит, и признака системы:
Именно в силу невыполнимости этих требований эмпирическая линия развития науки отказывала знанию в системности, допускала для физики «системы лишь в частном случае» и утверждала наличие «неистинных систем» (Э.Б. Кондильяк). Рационалистическая линия, в отличие от эмпиризма, не только допускала, что системность знания возможна, но и выдвигала требование организации знаний в систему именно на основе указанных выше признаков. Исходным здесь являлась ориентация на математику, ее логико-гносеологическое построение. Наиболее полное развитие эта линия получила в работах И. Канта. Им были сформулированы признаки системы, которые в XX в. станут предметом длительных дискуссий при определении понятия «система»: система как целое, объединенность одной «идеей»: полнота системы как критерий правильности (подлинности) входящих элементов: определяемость частей самим целым.
Важно подчеркнуть, что под системой знания это направление имело в виду не знания о свойствах и отношениях реальности (все попытки онтологического понимания системы забыты и исключены из рассмотрения), а как определенную форму организации знаний.
Такое размежевание онтологической и гносеологической линий было фактически преодолено Гегелем при разработке универсальной системы знания и универсальной системы мира с позиций объективного идеализма. В результате стойкое критическое отношение к системности знания только усилилось в силу негативного отношения к абсолютности, законченности философских систем немецкой классической философии.
В целом к концу XIX в. активность обсуждения вопроса о системности знания спадает. Полностью отбрасываются онтологические основания познания. У теоретиков типа Э. Маха и А. Пуанкаре онтологический аспект системности вообще не обсуждается. Система рассматривается как результат деятельности субъекта познания, что обобщенно выразил Г. Динглер в тезисе, что смысловым основанием всякой теоретической системы является только активность сознания.
Для нашего исследования важно то, что данное направление не сформировало понятия «система». Одна из существенных причин состояла в том, что знание в целом, как и мир в целом, представляют собой бесконечный объект, принципиально не соотносимый с понятием «система». С современных позиций ясно, что это понятие есть способ конечного представления бесконечно сложного объекта, и в этом заключается его гносеологическая сущность.
Плодотворность гносеологического направления состояла в том, что с понятием «система» оказались прочно связаны такие признаки, как целое, полнота и выводимость. Одновременно был подготовлен отход от понимания системы как глобального охвата мира или знания. Проблема системности знания постепенно сужается и трансформируется в проблему системности теорий, проблему полноты формальных теорий (Бурбаки, К. Гедель).
Не в философии, а в самой науке существовала гносеологическая линия, которая, разрабатывая сущность понимания системы, долгое время вообще не использовала этого термина.
С момента зарождения цель науки состояла в нахождении зависимостей между явлениями, вещами и их свойствами. Начиная с математики Пифагора, через Г. Галилея и И. Ньютона в науке формируется понимание того, что установление всякой закономерности включает следующие шаги:
Поиск того свойства, которое должно войти в закономерность, часто длился веками (если не сказать — тысячелетиями). Одновременно с поиском закономерностей всегда всплывал вопрос об основаниях этих закономерностей. Со времен Аристотеля зависимость должна была иметь причинное основание. Однако очевидно, что еще теоремы Пифагора содержали другое основание зависимости — взаимоотношение, взаимообусловленность величин, не содержащую причинного смысла.
Эта совокупность вошедших в закономерность свойств образует некоторую единую, целостную группу именно в силу того, что она обладает свойством вести себя детерминированно. Но тогда эта группа свойств обладает признаками системы и является не чем иным. как «системой свойств» — это название ей и будет дано в XX в. Только термин «система уравнений» давно и прочно вошел в научное употребление. Осознание всякой выделенной зависимости как системы свойств наступит при попытках дать определение понятию «система». У. Росс Эшби и Дж. Клир определят систему как совокупность переменных. в естественных науках традиционным станет определение динамической системы как системы описывающих ее уравнений.
Важно, что в рамках данного направления разработан важнейший признак системы -признак самоопределяемости, самодетерминации входящего в закономерность набора свойств. Однако детерминация может проявляться по-разному. Строгая определяемость (детерминация чего-то чем-то) была незыблемым требованием к закономерностям и зависимостям, начиная с Аристотеля вплоть до конца XIX в. За термином «детерминированный» и до настоящего времени, особенно в западной литературе, закрепилось понимание строгой однозначной определяемости. Теория вероятностей даже П.С. Лапласом. с именем которого связан «лапласовский детерминизм», не воспринималась как нарушение строгой детерминации. С появлением статистических законов стала допускаться вероятностная детерминация, а с появлением квантовой механики — и вероятностная причинность. Фактически детерминированность сохраняется и в уравнении Э. Шредингера.
Таким образом, сама сущность закономерности как формы самоопределяемости группы свойств остается незыблемой на всем протяжении развития науки. Меняется лишь степень этой определяемости, характер детерминации. Синергетика добавит термин «недоопре-деляемость», «недостаточная детерминированность» и тем самым еще раз изменит степень определяемости.
Таким образом развитие естественных наук выработало важнейшие признаки системы: полноту набора свойств и самодетерминированность этого набора. Однако они не воспринимались как системные, принадлежали к общенаучным установкам познания. Это понимание системы не включалось в общую концепцию системы вплоть до второй половины XX в.
Гносеологическая линия истолкования системности знания, значительно разработав смысл понятия система и ряд его важнейших признаков, не вышла на путь понимания системности самого объекта познания. Напротив, укрепляется положение, что система знания в любых дисциплинах образуется путем логического выведения, наподобие математики, что мы имеем дело с системой высказываний, имеющей гипотетико-дедуктивную основу. Это привело с учетом успехов математики к тому. что природа стала заменяться математическими моделями. Возможности математизации определяли как выбор объекта исследования, так и степень идеализации при решении задач. Это привело к такому препарированию объекта на отдельные группы свойств, когда объект как целое исчезал из поля зрения науки.
Наиболее яркую критику сложившегося положения дал Э. Гуссерль. В общей форме он поставил вопрос о том, что абсолютизация математической формы знания и как следствие фрагментарность рассмотрения явлений задают тупиковое направление развитию науки. Выход лежит в обращении к «жизненному миру как забытому смысловому фундаменту естествознания». Это был призыв возвратиться к объекту познания, что и было сделано Л. фон Берталанфи, который вновь вызвал к жизни онтологическое понимание системы, но в другом логико-методологическом аспекте. Вся концепция Л. фон Берталанфи, выросшая из теории открытых систем, тяготела прежде всего к рассмотрению систем как вещественных образований, лежащих в основе развертывания формальных построений. И хотя основная идея Л. фон Берталанфи о поиске изоморфизмов относилась как будто бы к выявлению формальных математических аналогий, истоки этих аналогий он искал в общих законах взаимодействия компонентов».
С общей теории систем Л. фон Берталанфи началось прежде всего обсуждение многообразия свойств «органичных целых». Сам Л. фон Берталанфи привлекает к рассмотрению такие качества, как эквифинальность, целенаправленность, конкуренция и т.д. Системное движение стало по сути своей онтологическим осмыслением свойств и качеств на разных уровнях организации и типов обеспечивающих их отношений. Фактически еще А.А. Богданов, сформулировав общее качество «быть организованным», посвятил свою «Тектологию» поиску тех общих для всех «организаций» компонентов, которые и обеспечат эту организованность. Г.Н. Поваров проследил эволюцию качеств, определяющих нарастающую системную сложность познаваемых человечеством объектов мира. Б.С. Флейшман положил в основу системологии упорядочение принципов усложняющегося поведения: от вещественно-энергетического баланса через гомеостаз к целенаправленности и перспективной активности. Происходит поворот к стремлению рассматривать объект во всей сложности, множественности свойств, качеств и их взаимосвязей.
Соответственно образуется ветвь онтологических определений системы, которые трактуют ее как объект реальности, наделенный определенными «системными» свойствами, как «целостность, обладающую некоторой организующей общностью этого целого». Постепенно формируется употребление понятия «система» как «сложного объекта», «организованной сложности». Одновременно с этим «математизируемость» перестает быть тем фильтром, который выхолащивал, предельно упрощал содержательную сторону задачи. Дж. Клир видит принципиальное отличие между классическими науками и «наукой о системах» в том, что теория систем формирует предмет исследования во всей полноте его естественных проявлений, не приспосабливая к возможностям формального аппарата.
Однако обращение системного движения к «жизненному миру» вынесло на поверхность целый ряд гносеологических проблем как новых, так и. казалось бы. уже решенных наукой. Здесь и коренились причины появления как множества школ и направлений в системном движении, так и множественности самого понимания системы.
Впервые обсуждение проблем системности явилось саморефлексией системных концепций науки. Начинаются небывалые по размаху попытки осознать сущность общей теории систем, системного подхода, системного анализа и т.д. и прежде всего — выработать само понятие «система». При этом в отличие от многовекового интуитивного использования главной целью становятся методологические установления, которые должны вытекать из понятия «система».
Эта методологическая тональность была задана отечественным системным движением с начала его возникновения, с самых первых работ. Но чтобы подойти к методологии, надо было преодолеть гносеологический пласт вопросов, который лежит между взглядом на объект как «материальную систему» и правилами оперирования «системой на объекте». Поэтому большинство работ в области системной проблематики оказалось вынужденным одновременно затрагивать спектр онтологических, гносеологических и методологических аспектов, не прибегая, как правило, к четкому их разграничению.
Характерное переплетение онтологического и гносеологического смыслов проявилось в понимании системы А.Д. Холлом, одним из первых сделавшим попытку методологического обобщения системных концепций. Для него «система есть множество предметов вместе со связями между предметами и между их признаками. Системы могут состоять из атомов, звезд, реле. генов, газов, математических переменных, уравнений, законов, процессов». Во многих определениях системы, которые даются через множество элементов и отношений (связей), такое переплетение онтологического и гносеологического понимания сохраняется в завуалированной форме.
В целом характерно, что в явном виде не предпринимаются попытки вывести из онтологического понимания системы ее гносеологическое понимание. Один из ярких представителей эпистемологического понимания системы как набора переменных, представляющих набор свойств, Дж. Клир, подчеркивает, что он оставляет в стороне вопрос о том, какими научными теориями, философией науки или унаследованным генетическим врожденным знанием определяется «осмысленный выбор свойств». Эта ветвь понимания системы как набора переменных дает начало математической теории систем, где понятие «система» вводится с помощью формализации и определяется в теоретико-множественных терминах. Так. с позиций М. Месаровича и Я. Такахара «определение системы как отношения является предельно общим... Некоторая система задается какими-то конкретными математическими конструкциями, скажем, системой уравнений». Работы этого рода уже не только не соотносятся с онтологией объекта, но прямо подчеркивают полный разрыв с ней, «что вполне согласуется с самой природой системных исследований, направленных на выяснение организации и взаимосвязи элементов системы, а не на изучение конкретных механизмов в рамках данной феноменологической реальности». Заметим, как отошла эта позиция от позиции Л. фон Берталанфи.
Так постепенно складывается положение, что онтологическое и гносеологическое понимание системы переплетаются. В прикладных областях систему трактуют как «целостный материальный объект». Г. Хакен исходит из понимания «синергетической системы как состоящей из подсистем самой разной природы, таких, как электроны, атомы. молекулы, клетки, органы, животные и даже люди. В теоретических областях системой называют набор переменных и совокупность дифференциальных уравнений.
Прежде всего попытаемся понять причины, по которым не удается выработать единого понимания системы. Попытки дать определение системы лежат в самых разных плоскостях, но наиболее характерные отличия связаны с ответом на следующие вопросы:
В зависимости от того или иного ответа на данные вопросы мы получаем множество определений. Но если большое число авторов на протяжении 50 лет определяют систему через разные характеристики, то можно ли в их определениях все же усмотреть что-то общее? К какой группе понятий, к какой группе категорий относится понятие «система», если взглянуть на него с позиций множества существующих определений? Становится ясно, что все авторы говорят об одном и том же: через понятие система они стремятся отразить форму представления предмета научного познания. Причем в зависимости от этапа, познания мы имеем дело с разными представлениями предмета, а значит, меняется и определение системы. Так, те авторы, которые хотят применить это понятие к «органичным целым», к «вещи» — относят его к выделенному объекту познания, когда предмет познания (в терминологии отечественной философии науки) еще не выделен. Это соответствует самому первому акту познавательной деятельности.
К следующему эпистемологическому уровню относится ставшее столь дискуссионным, казалось бы, насквозь субъективистское определение В. Гейнса, на которое опирается Дж. Клир: «Понятие система стоит на самом верху иерархии понятий. Системой является все, что мы хотим рассматривать как систему...» Это определение на самом деле (с некоторыми оговорками) отражает акт выделения предмета познания (в отечественной терминологии).
Далее, когда У. Росс Эшби говорит, что «система — это список переменных, относящихся к некоторой главной проблеме, которая уже определена», мы имеем дело со следующим эпистемологическим уровнем, на котором выделена определенная сторона, срез объекта и совокупность характеризующих эту сторону свойств. Те, кому свойственно представление предмета познания в виде уравнений, приходят к определению системы через совокупность уравнений.
Тем самым множественность и разнообразие определений системы вызваны различием этапов формирования предмета научного познания. Отметим, что отправной точкой для нашего исследования послужила работа С.В. Емельянова и Э.Л. Наппельбаума, в которой авторы «сменили уровень экспликации понятия система» и определили систему как «специфический способ организации знаний о реальности, специально рассчитанный на наиболее эффективное использование этих знаний для осуществления некоторого целенаправленного взаимодействия с реальностью».
Такой же подъем по эпистемологическим уровням осуществляет и Дж. Клир, вводя последовательно на объекте: «исходную систему», «систему данных», «порождающую систему» и т.д.
Таким образом, мы приходим к выводу, что система есть форма представления предмета научного познания. И в этом смысле она является фундаментальной и универсальной категорией. Все научное знание с момента его зарождения в Древней Греции строило предмет познания в виде системы.
Это делает понятной позицию тех авторов, которые обязательно вводят в определение системы некоторый интегральный признак, и отказываются признавать систему в любой совокупности элементов, просто находящихся в отношениях. Так, В. Н. Садовский в определении системы говорит о «некотором целостном единстве», а в определение уже об «определенной целостности, единстве» А. И. Уемов вводит требование «отношений с заранее фиксированными свойствами», а Ю. А. Урманцев — закон композиции как «условия, ограничивающие отношения единства между элементами». Некоторые авторы используют общий термин «системообразующий фактор», необходимый, чтобы совокупность элементов, находящихся в отношениях, была системой, однако без его конкретизации.
Многочисленные дискуссии по поводу всех предлагавшихся определений, как правило, поднимали вопрос: кем и чем задаются эти важнейшие формирующие систему «системообразующие», «определенные», «ограничивающие» признаки? Оказывается, что ответ на эти вопросы общий, если учесть, что форма представления предмета познания должна соотноситься с самим объектом познания. Следовательно, именно объект определит то интегративное свойство (выделяемое субъектом), которое делает целостность «определенной». Именно в этом смысле следует трактовать положение, что целое предшествует совокупности элементов.
Отсюда следует, что определение системы должно включать не только совокупность, композицию из элементов и отношений, но и целостное свойство самого объекта, относительно которого и строится система. Тем самым выявляется роль онтологического основания в представлении объекта, предмета познания и учитывается включенность объекта в человеческую деятельность. Развивая введенное Дж. Клиром понятие «система на объекте», следует говорить о «системе на объекте относительно данного качества (интегративного свойства)». Тогда и объект в целом будет представлен множеством «систем относительно данного качества».
Теперь мы можем предложить следующее гносеологическое определение системы: «Система S на объекте А относительно интегративного свойства (качества 1) есть совокупность таких элементов, находящихся в таких отношениях, которые порождают данное интегративное свойство».
Если прибавить критерий соответствия системы как модели самому объекту, то можно считать, что система в гносеологическом смысле задается тройкой. При этом на разных эпистемологических уровнях формальное представление оказывается различным, что и порождает многообразие определений системы.
Отсюда следует, что результаты, полученные в системных исследованиях с использованием, казалось бы, различных определений этого понятия, в действительности обладают в своей совокупности эвристической ценностью, что. в свою очередь, выявляет и эвристическую ценность самих этих определений. Предлагаемое в данной работе определение не противоречит рассмотренным выше системным концепциям, раскрывая новый аспект понятия «система», и вследствие этого также обладает существенной эвристичностью.
© Виктор Сафронов, 2006–2017
Пользовательское соглашение | RSS | Поддержать проект | Благодарности